Бимка смотрел на Лёньку своими пуговичными глазками и часто-часто дышал, высунув между зубами кончик розового языка. Наклонив голову так, что одно длиннющее ухо свесилось почти до самой земли, Бимка постукивал хвостом и всё смотрел, смотрел на мальчишку. Бока собаки вздымались и опадали; и вновь раздувались, точно у диковинной рыбы-ежа, которую держал в аквариуме Петр Андреевич, отец лучшего из Лёнькиных приятелей. "Жаль, что Сашка по воскресеньям у бабки, – думал Лёнька. Впрочем, он бы и сам не отказался лишний раз полакомиться горячими, с пылу с жару пирогами и ватрушками.
– Жаль. Мы б тогда…
– Ух, мы бы тебя, – грозно повторил он, надвигаясь на собаку. – Иди уже сюда. Хватит бегать.
Мимо проехал синий фургон с надписью "Хлеб", от которого вкусно пахло свежей выпечкой, и поднял на дороге облачка белесой пыли. Пылинки беспокойно кружили в солнечных лучах, проникающих сюда через кроны двух здоровенных вязов, чьи ветви сплетались друг с другом и образовывали этакий уютный шатер. Под шатром, у сколоченного из горбыля заборчика стояла врытая в землю деревянная скамейка с единственной, но зато широкой и отполированной до блеска доской. Тут было ужасно здорово посидеть после обеда, когда дома во всех комнатах разлита клейкая, кисельная духота и ничегошеньки не хочется делать. Или даже вздремнуть, если никто не помешает.
За спиной, разминувшись с грузовиком, протарахтел на мотоцикле дед Макар. Бимка проводил его долгим взглядом: случалось, дед угощал собаку специально купленными для этого косточками из супового набора.
– Иди, иди, Бимка, – уговаривал мальчишка. – Опять, наверно, к озеру намылился? Так сегодня никто не рыбачит. Я тебя Аленке показать обещал. Аленка в гости приехала, понял? Она в городе живет, сюда на два дня только. А завтра обратно. Понедельник завтра, ясно тебе? Ну, иди же. Смотри, что дам, – и он потянул из кармана шоколадный пряник.
Бим смешно задвигал носом, несогласно чихнул и отбежал на пару шагов назад.
– Лёнька! Лёнчик! – заорали вдруг сзади. – Айда с нами. Мы купаться!
Мальчишка обернулся: от угла нестройно голосила компания из трех человек. Они призывно махали руками, мол, давай-ка, поторопись, чего ты там?
– Я это… ну… – смутился Лёнька. – Занят я.
– Чего? – не понимали друзья-приятели. – Айда, рыбаков нет. Никто не заругается.
– Не пойду! – крикнул он, сложив ладошки рупором.
– А что?
– Не хочу!
Ребята пожали плечами и бодро зашагали дальше; дорога уходила под гору, и вскоре их русые и чернявые макушки исчезли из вида.
– Из-за тебя всё, – вздохнул Лёнька, поворачиваясь к Биму.
Но хитрый Бим не стал дожидаться, пока Лёнька закончит разговор, и никем не замеченный удрал, едва представилась такая возможность. Лёнька в досаде пнул ни в чем не повинную скамейку, ушиб палец и, тоненько подвывая, захромал к дому.
Лёнька сидел в кресле у окна и, уперев подбородок в кулак, смотрел на улицу. Бим, прохвост этакий, нарушил все его планы. На улице припекало, еще не успевшая надоесть теплынь растекалась по селу убежавшим из кастрюльки тестом; в огородах зрели, наливаясь сладким соком, ягоды, а в бескрайнем июньском небе ярко и празднично горел знойный костер солнца. Девяностой четвертый год ни шатко ни валко двигался в размытое, но наверняка светлое капиталистическое будущее, собираясь через несколько дней перевалить за середину, и Лёнька, без троек закончивший седьмой класс, чувствовал себя вполне взрослым и самостоятельным человеком. Однако родители, да и учителя тоже, почему-то считали иначе. Лёнька с ними не соглашался, но и не спорил. Пусть их. Ведь каждый имеет право и пошалить, и подурачиться, оставаясь при этом тем же взрослым и самостоятельным человеком. А те, кто этого не понимает…
На подоконник вспорхнул белоснежный голубь, скосил на мальчишку красный глаз и с достоинством принялся чистить перышки. На растущей у калитки яблоне затаился старый, разбойного вида кот Василий, который с жадным интересом следил за голубем.
– Кыш, – прикрикнул на птицу Лёнька и постучал по стеклу. Голубь был тетимашин, она всегда выпускала их по утрам. И иногда разрешала присутствовать при этом Лёньке. Погонять голубей на крыше, что может быть заманчивей? Белое оперение напомнило ему светлые Аленкины волосы.
Разумеется, Алена нравилась Лёньке – чего ради он пообещал бы какой-нибудь расфуфыренной городской девчонке показать Бимку? А вот Аленке пообещал. Он покосился на ходики: часовая стрелка неумолимо подбиралась к двенадцати. Аленка приезжала нечасто и ничего не понимала в сельской жизни. "Ой, кто это?" – хлопала она ресницами, провожая глазами корову. "Ай, что это?" – поражалась, рассматривая коромысло. Воду на улице Юбилейной провели еще не во все дома, и к водоразборной колонке, что притулилась левее магазина, постоянно шастал народ. Кто с ведрами в руках, а кто с этими самыми коромыслами на плечах.
В ходиках открылось окошечко, из него вылезла толстая глупая кукушка и принялась старательно отсчитывать время. Надо было срочно что-то придумать, как-то извернуться, ведь с минуты на минуту Аленка постучит в дверь, глянет на него, Лёньку, своими серыми глазищами и несмело спросит: а где?..
Вот же дернул его леший. Ну зачем, зачем обещал? Да, Бимку можно было увидеть на улице. Выследить, подкараулить и всё такое. Но вот беда – издали. И этим всё сказано. Разница, она вблизи чувствуется, и чтоб расстояние не больше десяти шагов, практически нос к носу. Вот тогда-то, когда ты понимаешь, что же ты видишь, когда дух захватывает, и ты спрашиваешь тех, кто стоит рядом, – а ты… тоже видишь? Он ведь… Я не сплю? Тогда ты превращаешься в маленького ребенка и снова начинаешь верить в сказки…